Любушкина десятина

Тогда многие петербуржцы ездили в Сусанино. Здесь в станционном поселке, не доезжая Вырицы, жила Любушка. Была Любушка старицей, многое было открыто ей, многое происходило, как говорили, по ее молитвам…

Молилась она по руке. Ведет пальчиком по ладони и повторяет имена. Говорили, что все ее духовные чада записаны у нее на ладошке, вся Россия…

Рассказывали, как однажды на праздник Казанской иконы Божией Матери пропала Любушка из дома… Встревожились женщины, жившие со старицей. Куда пойти могла, если и по избе едва двигалась? Отправились искать и нашли в церкви.

— Добрела-то такую дорогу как? — удивлялись.

— Так не одна шла… — ответила Любушка. — Богородица пособила.

Много таких историй про Любушку рассказывали, а ездили к ней за советом, за молитвою.

Любушка послушает гостя, потом пошевелит пальцами, будто книгу листает, и ответ даст. От многих я слышал, что советы эти помогали жизни наладиться. Обращались к Любушке со своими бедами и мирские люди, и священники, и маститые протоиереи.

Рассказывали, что однажды привезли к Любушке девочку с сухой рукой. Никакие доктора не помогали, а старица погладила девочку по руке и восстановилась рука… Девочка потом призналась, что испытывала в эти мгновенья необычайную легкость во всем теле.

Однажды я тоже сподобился побывать у Любушки. В Сусанино мы с женой приехали в компании православных поэтов. Было это зимой. День выдался морозный, чистый.

Дом Любушки мы нашли легко. Любушку в Сусанино знали все. По утоптанной тропиночке вошли во двор и поднялись на крыльцо.

Потом долго стояли в небольшой комнатке возле жарко натопленной печи — ждали, пока позовут к Любушке. Женщина, назвавшая себя «грешницей Анфисой», взяла продукты, которые мы принесли, и как-то сразу расположилась к нам.

— Ходят-то, ходят-то, — вздохнув, пожаловалась она. — А ведь разные люди… Матушке-то тяжко очень, когда не одни приходят…

— Так мы тоже вроде как целой компанией… — засмущались мы. — Мы не знали…

— Это ничего, что компанией, — сказала «грешница Анфиса». — Главное что — одни. А та, — она кивнула на дверь в комнату. — Не… Та не одна пришедши…

И повернувшись к иконам, перекрестилась.

Наконец, дверь в комнату, где находилась Любушка, отворилась и из неЈ вышла женщина лет тридцати. На щеках — красные пятна, глаза — неспокойные. Женщина, похоже, занималась какой-то издательской деятельностью. Порывшись в сумочке, извлекла целую пачку бумажных иконок.

— Любушке хотела оставить, — сказала она. — Наша продукция…

— Нет — нет! — замахала руками «грешница Анфиса». — Заберите. Не надо нам.

Когда женщина ушла, я всЈ-таки не удержался и спросил у Анфисы, почему отказалась от иконок. Разве иконы могут быть лишними?

— Дак не знаю… — простодушно ответила Анфиса. — Вся стена иконками увешена. Любушка у нас ведь как говорит: что вы думаете? — это нарисовано? Нет… Это не рисунки, не фотографии. Это сами святые и стоят… Это для других икона — картинка, а для Любушки нет. Сколько ни будет икон, а каждой она поклонится. Хоть и нету сил-то, и так едва на ногах стоит… Да ведь и закрепить такую иконку не знаешь как, того и гляди, упадЈт… Не знаю уж, чего бумажками иконы печатают… А Любушка плачет потом.

На этом разговор с «грешницей Анфисой» прервался. Меня позвали к Любушке.

Растерявшись, я вошЈл в комнату, вся стена которой действительно была завешена иконами, и увидел низенькую сгорбленную старушку.

Опираясь на клюку, неподвижно стояла она возле стула, на который мне и велела сесть присутствующая в комнате женщина.

— Вы громче спрашивайте! — сказала она. — Совсем плохо слышит матушка.

И совсем растерялся я.

Мне стало жалко Любушку — она напоминала больную бабушку, и только глаза были такие голубые, чистые-чистые… Такие чистые глаза, наверное, бывают у ангелов…

Но растерялся я по другой причине. Только теперь и сообразил, что не знаю, чего спрашивать. Можно было придумать какой-нибудь праздный вопрос, только зачем спрашивать то, что самого не слишком волнует? А что волнует?

Если честно, то больше всего занимал меня вопрос, отчего я так переживаю порою, как выглядел в глазах того или иного человека, и при этом почти не думаю, как выгляжу в очах Божиих?

Впрочем, и это не вопрос, поскольку ответ на него известен наперЈд. Понятно, что если человек живЈт праведно, то ему и хочется, чтобы Бог видел его. А коли грешишь, то не только не хочется этого, но хочется, чтобы Бога как бы и не было вообще.

Нет… Что-нибудь надо было, конечно, спросить. Я бы и спросил. Но не сообразить было нужного вопроса в этой комнате, где, с бесчисленных икон и иконок, смотрели на тебя со стен не рисунки, не фотографии, не полиграфические воспроизведения святых, а сами святые…

— Помолитесь за меня, пожалуйста, — еле слышно проговорил я.

Что-то неразборчивое проговорила Любушка.

— Что? — спросил я.

— Имя ваше она спрашивает… — сказала женщина.

— Николай.

Любушка что-то перевернула в своей невидимой книжке и, опустив голову, беззвучно зашевелила губами.

Я вышел.

Так и осталась Любушка в памяти — сгорбленная, маленькая, с беззвучной молитвой на устах, окружЈнная стоящими вокруг неЈ святыми.

Многие видели Любушку такой, многие такой еЈ и запомнили…

Многие петербуржцы ездили к Любушке из года в год, и они рассказывали, что хотя и идут годы, а Любушка не меняется. Такое впечатление было, что уже давно она живЈт как бы вне нашего времени.

И казалось, что так и будет всегда, но потом вдруг уехала Любушка из Сусанино.

— Уезжаю, — как передавали, сказала она. — Никто не молится здесь, только говорят…

А последние годы блаженная Любушка, как в дни своей молодости, провела в странствиях…

Побывала она в основанной преподобным Амвросием Оптинским женской обители в Шамордино, была в Дивеево… Около года старица провела в Николо-Шартомском монастыре Ивановской области, а 29 января 1997 года перебралась блаженная Любушка в Вышний ВолочЈк.

В своЈ время по еЈ благословению приняла здесь игумения Феодора полуразрушенный и заселЈнный воинской частью Казанский монастырь. Много раз опускались у неЈ руки, но Любушка не разрешала ей оставить начатое дело, укрепляла Феодору молитвами и советами.

И вот теперь и сама прибыла к своей духовной дочери.

— Вот я и приехала домой… — сказала она. Игумения Феодора очень опасалась, как бы не уехала матушка.

— Вас не будет, — говорила она Любушке, — и я не смогу без Вас.

— Потерпи до лета, — отвечала блаженная.

В конце лета она начала болеть. Ей сделали в Твери операцию, но операция не помогла.

10 сентября в 22 часа Любушка попросила причастить еЈ, и все поняли, что она готовится отойти. Сестры начали подходить попрощаться с Любушкой. Она у всех просила прощения и молилась за всех. ВсЈ время писала пальцем по руке.

11 сентября в день Усекновения главы Иоанна Предтечи в 11 часов еЈ причастили в последний раз.

До последней минуты Любушка была в сознании и молилась.

ЕщЈ при жизни Любушка говорила, что Сама Матерь Божия Казанская придЈт за ней в белом платье, и вот за полчаса до смерти лицо еЈ начало просветляться.

Похоронили Любушку 13 сентября 1997 года возле Казанского собора с правой стороны алтаря. А на следующий день 14 сентября, по старому стилю 1 сентября, наступило церковное новолетие.

Вот оказывается, до какого лета просила блаженная потерпеть игуменью Феодору.

На следующий день после поездки в Сусанино собирался я в редакцию, стал рыться в карманах, а денег — ничего нет… Сказал жене.

— Ты возьми в столе… — сказала она.

— Как я возьму, если ты вчера последние пять тысяч из стола забрала? Давай их, я разменяю…

— А у меня нет… Я у Любушки оставила… Ты же видел, как они живут…

Я видел, конечно… Только и у нас эти деньги последние были.

— Ладно… — сказал я. — Займу у кого-нибудь…

Натянул сапоги. Когда пальто застЈгивал, телефон зазвонил.

— Николай Михайлович! — раздался женский голос. — Вам надо к нам приехать, гонорар получить…

-За что?

— Вам, как консультанту, гонорар выписан…

— Да что я там консультировал? Просто поговорили…

— Я не знаю ничего… Вам пятьдесят тысяч выписано. Адрес помните?

Такой вот эпизод… Я его про себя «Любушкиной десятиной» называю…

N10, октябрь 2004 г